Татьяна Розина - Кама с утрА. Картинки к Фрейду
– А жаль, что ребята сбежали, – сказал Кир, вытянув ноги на столике, предварительно подложив под них подушечку. – Такие славные… тебе Вера понравилась. Я видел.
– Я что, отказываюсь, что ли… – отозвалась я. – Стройная, но при этом при формах. Разве часто встретишь такое? Если сиськи на месте и задница кругленькая, то и всё остальное не объедешь за полдня. А если тонкая фигура, так вместо грудей одни соски или, того хуже, тряпки висячие.
– Фу, как пошло,– скривился Кир, глотнув джина. – У нас есть лёд? Тёплая гадость…
– Перестань строить из себя гранта, – не зло укорила я Кира.
Он любит рисоваться, и чаще всего я подыгрываю ему. Но когда мы остаёмся наедине, то его рисовка жутко раздражает.
– Слушай, ты видела… рыжую такую… соседку с пятого этажа? Я с ней вчера ехал в лифте и представил… классная деваха, – Кир решил перевести тему в другое русло.
– Видела-видела, вот именно… это то, что я тебе и говорю. Дойки как пудовые гири, закопаешься, назад дороги не найдёшь. А тело… всё дрожит, как недоваренный холодец. Ткни пальцем и будет трястись пару суток. Нет, это совершенное безобразие. Смотришь на такую, и сразу охватывают ощущения затхлости, духоты, застоя.
– Причём тут застой? – засмеялся Кир, подливая джина, – вот сравнила. Сиськи и застой.
– Не придирайся. Разве дело в этом? Ты же всё понял прекрасно. Лучше налей-ка и мне… – я протянула бокал, не переставая думать о Вере.
В Вере всё было гармоничным. Хотелось целовать её пальчики, плечики, шею. Я почувствовала, что у меня снова закружилась голова… Представив Веру, я закрыла глаза, желая удержать её образ в памяти. На губах появилось ощущение прикосновения её губ. Облизнувшись, я попыталась восстановить это ощущение.
– Жаль всё-таки, что этот придурок, как его… Максим, что ли… припёрся на кухню, – думала я, закрыв глаза и с вожделением вспоминая Верочкино тело.
– Сам жену, небось, не трахает, а тут приревновал. Идиот! – словно догадавшись о моих мыслях, произнёс Кир. – Радовался бы, что доведут его Веру до кондиции. Сто процентов она такого кайфа во всей своей жизни не испытывала.
– Надо будет на работе продолжить ухаживания за ней, – коротко глянув на Кира, продолжала размышлять я, развалившись на диване. – Вера определённо не откажется.
Когда-то и я была неопытной и наивной, как она, а ведь мы почти ровесницы. Ей, похоже, чуть за тридцать. Вышла замуж молодой, жизни не видела… родила пацанёнка и просидела сиднем, замужней женой при своём процветающем Максе. И пока он таскался по секретаршам, блюла ему верность, глупышка. Да что говорить? Легко рассуждать… Если бы не заграница, что было бы со мной… – я грустно взглянула на мужа, прикрывшего глаза и, скорее всего, рисовавшего откровенные картинки в своём воспалённом воображении.
– Интересно, кого он сейчас раздевает… Верочку или рыжую соседку с пятого этажа…
2.
С Киром мы познакомились, когда я училась в институте. Наверное, в том же возрасте, как и Вера с Максимом. Кирилл был реальным красавчиком – рослый, спортивный, с налётом номенклатурной вальяжности. Лицо просилось на плакат: «Враг не дремлет!» Правильные черты лица, красиво очерченные губы без признаков излишней сексуальности. Всё в норме правил морального кодекса строителя коммунизма. Или социализма? Уже не помню, что мы тогда строили. Но дело не в этом…
…Кир был очарователен. Глаза серые с синим отливом, когда он надевал голубую водолазку, и с зелёным, если на нём был джемпер цвета весенней травки. Волосы чёрные с лёгкой волнистостью. Ко всей этой красоте добавьте интеллигентности, приплюсуйте образованности, умение витиевато излагать мысли… и получите очень перспективного для брака жениха.
Однако и я не «мимо проходила». Как любила говорить обо мне мамина сестра, тётя Люся, я считалась видной девицей на выданье. Кирилл завёлся то ли на мои длинные ноги, то ли на курчавые волосы, пышной копной прикрывающие спину. То ли на моего папу с его связями. С Кирилла станется. Он с рождения был карьеристом, и никакой возможностью перспективного контакта не гнушался.
Никто не знает, на что среагировал Кирилл. Но то, что его гормоны сработали на меня, было тоже очевидно. Я оказалась именно той самой самкой, на которую у него пошла слюна. Как мне нравится говорить, произошла гормональная реакция, приведшая нас к влюблённости. Любовь, за которую принимают юнцы «состояние стояния», совсем другое чувство. Но мы понимаем это гораздо позже. То, что происходит между ромеоми и джульеттами является половым животным влечением и ничем более… простите, за цинизм.
Таким вот влечением и накрыло нас с Киром. Мы оба, совершенно неискушённые в деле секса, но вполне созревшие для него, рванули друг к другу с неудержимой силой. Всё свободное время мы проводили в комнате Кирилла огромной родительской квартиры, тычась, как слепые щенки, носами то в шею, то в плечо. Руки ползали по телу, осваивая новые ощущения, утопая в сладости пока еще для обоих непознанных впечатлений.
Когда Кир трогал мою грудь – сначала даже поверх блузки – или просовывал горячую ладонь под юбку, я теряла сознание. Во всяком случае, мне так казалось. Сначала всё было вполне невинно. Наши неопытные руки щупали друг друга, скользя по телу, и уже от этого перехватывало дух. Ощупывание сопровождалось поглаживанием и поцелуями. Пока только в губы. В смысле в рот. Всё это происходило в полном обмундировании. Ни под блузку, ни под юбку, ни в штаны мы какое-то время не залезали.
Ласки Кира были приятны до умопомрачения, то есть до помрачения ума. От поцелуев голова кружилась, как в праздник 7 ноября, когда за общим столом родители позволяли мне выпить со всеми и наливали бокал вина. Мама сопротивлялась, но папа говорил, что после демонстрации проходившей вечно на сильном ветру или даже под дождём, надо поддать, иначе и заболеть не долго. Через час взрослые теряли контроль не только надо мной, но и над собой, и я сама подливала себе алкоголь. После пары бокалов обычно накатывала волна приятного томления. Точно такие же ощущения были у меня и после Киркиных поцелуев – лёгкое головокружение и желание заснуть.
Постепенно ощущения притупились, хотелось чего-то нового. Ощупывания поверх платья стало не хватать. Чтобы получить допинг удовольствия, требовалось увеличение нагрузок. Всё сильнее тянуло залезть ему в штаны и потрогать то, что он там прятал и что обещало стать «гвоздём программы». Я никак не могла решиться на этот шаг и расстегнуть молнию на его джинсах. Он же меня не провоцировал, хотя сам потихоньку, раз за разом продвигался к моему телу ближе и ближе. Сначала расстегнул пуговицы на блузке и просунул ладонь под бюстгальтер, затем, не встретив сопротивления, расстегнул и его, выпустив мою грудь на свободу и всеобщее обозрение. Правильнее сказать – на его обозрение. От вида голой женской груди Кир выпучил глаза и трубно задышал. Я даже подумала, что он, пожалуй, видит это дело в первый раз. Послушный пионер Кир вряд ли осмеливался подсматривать за голыми тётками в бане. В общем, наши исследования тел продолжались, и дело дошло до того, что я оказалась почти голой, он же лежал рядом в брюках и ботинках. В рубашке, застёгнутой на все пуговицы. Наконец, я решилась активизироваться…
Что касается меня, то до Кира, я не была в близости с мужчинами. Пару романтических свиданий с одноклассниками, которые заканчивались поцелуями, не в счёт. Но мужской член я уже видела. И на картинках в медицинском атласе, который мама прятала на самой дальней книжной полке. Да и «живьём» тоже пришлось наблюдать на пляже. Многие мамаши обожают раздевать своих детей до неприличия, считая, что в таком возрасте можно и оголить чадо. Правда, то, что вы видите у маленьких мальчиков, еще никак нельзя назвать половым членом. Я бы это обозвала органом для мочеиспускания. Но малыши мужского пола почему-то нередко ходят с торчащим «на полшестого», простите, писюном, и что еще более примечательно, дёргая его за кончик.
Короче говоря, в свои почти девятнадцать я представляла мужской детородный орган чем-то похожим на огурец, правда, не только что срезанный с грядки, а вялым. Таким он запомнился по книге, где был нарисован свисающим и в разрезе. Как это мягкотелое висящее между ног сооружение должно войти в меня, я представляла с трудом. То, что это должно произойти, я знала, как и то, куда именно этот огурец нужно будет протолкнуть.
Но у меня была подруга Маринка. Как говорила бабушка, «из молодых да ранних». Машка – все называли её именно так, видимо, сократив имя Маринка, заменив «рин» на одну единственную букву «ш» – уже вовсю прыгала из кровати в кровать и рассказывала подробности из практики, охотно делясь опытом своих наработок. Маринка красочно живописала увиденное, прибегая к помощи подсобных предметов, чтобы я могла представить мужское достоинство с максимальным приближением к оригиналу. Это были уроки просветительства. Представить, как выглядит это чудо мужской природы, я всё же с её слов не очень-то могла, но её рассказы пробуждали желание увидеть его собственными глазами, а еще более того, потрогать собственными руками.
